Теоретическая возможность создания ядерного оружия стала ясна после фундаментальных работ Гана и Штрассмана, которые обнаружили деление ядра урана под действием нейтронного облучения, приводящего к выделению большого количества энергии и 2-3 нейтронов. Это открывало возможность развития цепной реакции, которая может развиваться только на ядрах 235U. Природный уран содержит только 0,7 % этого изотопа.
Работы по созданию ядерного оружия раньше всех начались в Германии. Они назывались „урановым проектом“, и их формально курировал министр почт. Этими работами руководили Вернер Гайзенберг, Карл-Фридрих фон Вайцзекер и Курт Дибнер. Гайзенберг является одним из самых крупных физиков 20-го века; фон Вайцзекер, брат будущего Президента ФРГ Рихарда фон Вайцзекера – тоже один из крупнейших физиков-ядерщиков 20-го века. После войны он был директором Института физики Макса Планка. Многие физики считают, что бомбу в Германии не создали не в результате ошибок и просчетов немецких физиков, а из-за того, что руководители „уранового проекта“ незаметно саботировали работы. Точно известно, что в начале войны Гайзенберг встречался в Копенгагене со своим учителем Нильсом Бором и пытался договориться с ним о том, чтобы физики с обеих сторон не создавали атомную бомбу, но Бор отнесся к нему с недоверием, и соглашение не состоялось. Надо отметить, что физики – как в США, так и в СССР, обратили внимание на то, что в Германии перестали публиковать научные статьи, посвященные проблемам ядерной физики, что навело их на мысль о возможной работе в Германии по созданию ядерного оружия.
Работы по созданию ядерного оружия в Америке начались после известного письма Альберта Эйнштейна к Президенту США в 1940 году. Как известно, американцы, вместе с которыми работали эмигрировавшие в США европейские ученые, первыми создали атомную бомбу и сбросили бомбы на Хиросиму и Нагасаки.
К концу войны, когда советские войска с востока, а англо-американские – с запада вошли в Германию, началась охота на немецких специалистов и, в первую очередь, на тех, которые работали в области ракетной техники и физиков-ядерщиков. Американцам удалось захватить фон Брауна, который в дальнейшем руководил работами в США по ракетной технике, а также Гайзенберга и фон Вайцзекера. Советская Армия захватила сами ракеты Фау-2 (V-2), которые легли в основу советской ракетной техники. Кроме того, удалось захватить несколько известных ученых, о которых будет сказано ниже.
Академик Игорь Курчатов, который был научным руководителем работ по созданию советского атомного оружия, совершенно определенно заметил: пятьдесят процентов заслуг по созданию первых советских ядерных боеприпасов принадлежит советской разведке, а пятьдесят – ученым. В принципе, уже в начале 1945 года советские ученые владели основной информацией по атомной бомбе, и вроде бы ничего не мешало собрать ее уже в сентябре. Но в действительности сделать это было невозможно: отсутствовала необходимая научная и промышленная база, не хватало уранового сырья и, наконец, слишком мало людей разбиралось в ряде технических и технологических вопросов, которые непременно следовало решить. Сейчас мы хорошо знаем, что секрета атомной бомбы давно нет, но тем не менее с какими трудностями Иран создает атомную бомбу вопреки мировому общественному мнению.
В первый же послевоенный год в СССР были доставлены сотни немецких ученых, трудившихся в Третьем рейхе над урановым проектом. Помимо ученых, в СССР отправляли инженеров, механиков, электротехников, стеклодувов и др. специалистов. Всего, по некоторым данным, в СССР к реализации атомного проекта были привлечены семь тысяч немецких специалистов, из которых около 300 человек работало в Сухуми. Над ракетным проектом работало около трех тысяч немецких специалистов.
В распоряжение немецких физиков в 1945 году передали санатории „Cиноп“ и „Агудзеры“, находившиеся в Абхазии. Так было положено начало Сухумскому физико-техническому институту, входившему тогда в систему сверхсекретных объектов СССР. „Синоп“ именовался в документах Объектом „А“, возглавлял его барон Манфред фон Арденне (1907-1997).

Барон Манфред фон Арденне

Барон Манфред фон Арденне в верхней Сванетии
Личность эта в мировой науке легендарная: один из основоположников телевидения, разработчик электронных микроскопов и множества других приборов. Во время одного совещания Берия хотел возложить руководство атомного проекта на фон Арденне. Сам Арденне вспоминает об упомянутом заседании:
„На обдумывание у меня было не более десяти секунд. Мой ответ дословно: такое важнейшее предложение я рассматриваю как большую честь для меня, т.к. это есть выражение исключительно большого доверия к моим способностям. Решение этой проблемы имеет два различных направления:
1. Разработку собственно атомной бомбы и 2. Разработку методов получения делящегося изотопа урана 235U в промышленных масштабах. Разделение изотопов есть отдельная и очень трудная проблема. Поэтому я предлагаю, чтобы разделение изотопов было главной проблемой нашего Института и немецких специалистов, а сидящие здесь ведущие ядерщики Советского Союза выполнили бы большую работу по созданию атомной бомбы для своей родины“.
Берия принял это предложение. Через много лет на одном правительственном приеме, когда Манфред фон Арденне был представлен Председателю Совета министров СССР Хрущеву, тот прореагировал так: „А, Вы тот самый Арденне, который так искусно вынул свою шею из петли“.
Фон Арденне позже оценивал свой вклад в развитие атомной проблемы как „важнейшее дело, к которому привели меня послевоенные обстоятельства“. В 1955 году, после визита Канцлера ФРГ Конрада Аденауэра в Москву и установления дипломатических отношений с СССР, немецким ученым (также как и всем военнопленным) разрешили выехать в ГДР. После возвращения в ГДР Манфред фон Арденн возглавил научно-исследовательский институт в Дрездене.
Санаторий „Агудзеры“ получил условное название Объект „Г“. Руководил им Густав Герц (1887-1975), племянник знаменитого Генриха Герца, известного нам со школьной скамьи. Густав Герц в 1925 году получил Нобелевскую премию за открытие законов соударения электрона с атомом – известный опыт Франка и Герца. В 1945 году Густав Герц стал одним из первых немецких физиков, доставленных в СССР. Он был единственный иностранный Нобелевский лауреат, который работал в СССР. Как и другие немецкие ученые, он жил, ни в чем не зная отказа, в своем доме на морском берегу. В 1955 году Герц выехал в ГДР. Там он работал профессором университета в Лейпциге, а затем в должности директора Физического института при Университете.
Главной задачей фон Арденне и Густава Герца был поиск разных методов разделения изотопов урана. Благодаря фон Арденне в СССР появился один из первых масс-спектрометров. Герц успешно усовершенствовал свой метод разделения изотопов, что сделало возможным наладить данный процесс в промышленных масштабах.
Привезли на объект в Сухуми и других выдающихся немецких ученых, в том числе физика и радиохимика Николауса Риля (1901-1991). Называли его Николай Васильевич. Он родился в Петербурге, в семье немца – главного инженера фирмы „Сименс и Хальске“. Мать у Николауса была русская, поэтому он с детства владел немецким и русским языками. Он получил прекрасное техническое образование: сначала в Петербурге, а после переезда семьи в Германию – в Берлинском университете кайзера Фридриха Вильгельма (позднее университет Гумбольдта). В 1927 году он защитил докторскую диссертацию по радиохимии. Его научными руководителями были будущие научные светила – физик-ядерщик Лиза Майтнер и радиохимик Отто Ган. Перед началом Второй мировой войны Риль заведовал центральной радиологической лабораторией фирмы „Ауэргезельшафт“, где проявил себя энергичным и очень способным экспериментатором. В начале войны Риля вызвали в военное министерство, где предложили заняться производством урана. В мае 1945 года Риль добровольно пришел к советским эмиссарам, командированным в Берлин. Ученый, считавшийся главным экспертом в рейхе по производству обогащенного урана для реакторов, указал, где находится нужное для этого оборудование. Его фрагменты (завод, находившийся близ Берлина, был разрушен бомбардировками) демонтировали и отправили в СССР. Туда же вывезли найденные там 300 тонн соединений урана. Считается, что для создания атомной бомбы это сэкономило Советскому Союзу год-полтора – до 1945 году в распоряжении Игоря Курчатова было всего 7 тонн окиси урана. Под руководством Риля завод „Электросталь“ в подмосковном Ногинске был переоборудован для выпуска литого металлического урана.
В особом „сухумском списке“ фигурирует и Макс Фольмер (1885-1965). До войны он был профессором Гамбургского университета, а затем профессором Высшей технической школы и директором Института физической химии и электрохимии в Берлине. Под его руководством была построена первая в СССР установка по производству тяжелой воды. В дальнейшем Макс Фольмер – Президент Академии наук ГДР.
Следует сказать и о создателе центрифуги для разделения изотопов урана докторе Максе Штеенбеке, будущем вице-президенте АН ГДР, руководителе исследований по ядерной тематике. Вместе с ним в Сухуми работал выпускник Венского университета, обладатель первого патента на центрифугу Гернот Циппе.
Из Германии в Сухуми шли эшелоны с оборудованием. Три из четырех немецких циклотронов были привезены в СССР, а также мощные магниты, электронные микроскопы, осциллографы, трансформаторы высокого напряжения, сверхточные приборы и др. В СССР доставили аппаратуру из Института химии и металлургии, Физического института кайзера Вильгельма, электротехнических лабораторий „Сименса“, Физического института Министерства почт Германии.
В заключение предлагаю некоторую информацию о работе над советской атомной бомбой. Известно, что общее руководство по созданию бомбы было поручено Л. Берия. Берия предложил Петру Капице, самому авторитетному физику СССР, быть его заместителем. Капица во время визита к Берия от предложения отказался и заявил: „Я Ваших работ по физике не читал, а Вы моих, но причины разные“. За такие слова любого другого человека расстреляли бы, но поступить так с таким авторитетным ученым не посмели, поэтому содержали его на даче под домашним арестом, где он умудрялся успешно заниматься физикой в одиночестве.
Научным руководителем проекта назначили Игоря Курчатова, который был, несомненно, выдающийся ученый, однако он всегда удивлял своих сотрудников необычайной „научной прозорливостью“ – как потом выяснилось, большинство секретов он знал от разведки, но не имел права говорить об этом. О методах руководства говорит следующий эпизод, который рассказал академик Исаак Кикоин. На одном совещании Л. Берия спросил у советских физиков о том, сколько времени понадобится на решение одной какой-то проблемы. Ему ответили: шесть месяцев. Ответ был: „или вы решите ее за один месяц, или будете заниматься этой проблемой в местах значительно более отдаленных“. Разумеется, задание выполнили за один месяц. Но власти не жалели средств и наград. Очень многие, в том числе и немецкие ученые, получили Сталинские премии, дачи, автомобили и другие вознаграждения. Николаус Риль, правда, единственный иностранный ученый, получил даже звание Героя социалистического труда.
Немецкие ученые сыграли большую роль в поднятии квалификации работавших с ними грузинских физиков.
Сухумский Физико-технический институт, который всегда был в числе самых секретных объектов, впоследствии носил имя академика Ильи Векуа.
В конце войны в Абхазии многие сотрудники были вынуждены бежать оттуда. Институт разделился на две части – одна в Тбилиси, вторая в Сухуми.

* * *

Свидетельства очевидца

В ответ на наш материал в 2018 году мы получили интересный отклик от очевидца г-на Вольфганга Мюллера, ныне живущего в Австралии. Вот отрывки из писем (с разрешения автора):

Дорогой господин Аугст,

сердечный привет из Сиднея. Я только что прочёл Вашу статью о немецких исследователях и военнопленных в Сухуми, которую я нашел очень интересной для себя, поскольку мои трое братьев и сестер и я родились там.
…
Моя семья жила в лагере Агудзера. Все её дети родились там. Наши родители до 1955 года участвовали в русских атомных исследованиях. Наша мать – как секретарь проф. Густава Герца, наш отец – как инженер по высокому вакууму при разделении изотопов. Ребёнком я играл с отвалами уранового шлака, которые по русской манере были помещены на обочине улицы. Сознание необходимости защиты окружающей среды было тогда еще низким.

Я помню себя с посещения моей матери в “больнице” после рождения моего самого младшего брата Олафа в сентябре 1953 года.

Больница была вне лагеря, и моему отцу и мне пришлось пройти пешком большой путь. Сама больница представляла собой простое кирпичное строение с отслоившейся краской, с маленькими, кишащими клопами комнатами. Моя мать чувствовала там себя нехорошо, и мне было её жалко. Она была очень худая, так как продовольственное снабжение в заключении было нехорошим. И мы, дети, были тоже истощены. Питания для грудных детей, естественно, тоже не было. Я наблюдал за одной русской женщиной, которая во рту разжевывала немного хлеба и потом давала его своему младенцу. А что еще могла она делать?

Лагерь Агудзера лежал на участке трассы, которая проходила вдоль побережья Черного моря. В середине был Институт, где работали мои родители, недалеко от него был магазин, где полки по большей части были пустыми, и где к тому же надо было стоять в очереди.

У охранников было собственное жилье. Входящий и выходящий должен был проходить через шлагбаум. С пятилетнего возраста я ходил в русскую школу, которая была в соседней деревне. По дороге туда меня иногда колотили деревенские дети. В конце концов, я был сыном врага! Однако учителя в школе обращались со мной хорошо, и мои оценки были ОК. По-русски я говорил бегло. Мой отец помогал мне по математике.

До того я был в лагерном детском саду, где другие дети меня в основном игнорировали. Друзей у меня почти не было – это явно было нежелательно русским родителям. Но воспитательницы детского сада жалели меня, еще и из-за того, что я был очень худым. Для оздоровления они часто заставляли меня высасывать сырое яйцо, что я ненавидел, однако, возможно, это спасло мне жизнь.

При окончании детского сада я получил красную звезду на мою меховую шапку. Я об этом так мечтал! Наконец я был как все и был так горд, как никогда больше в жизни. Я говорю об этом потому, что хотя в течение жизни я получил крест “За заслуги перед ФРГ”, красная звезда всё же была наилучшей наградой. Когда я потом в 1953 году узнал о смерти Сталина, я был искренне опечален. Вот как можно ошибаться в жизни!

В лагере мы жили в “финском домике” из дерева. Он стоял в ряду лагерной улицы, с видом на море с веранды. Оттуда мои родители, братья, сёстры и я всегда наблюдали за возникающей грозой над Чёрным морем. Это было так волнующе.

В мае 1955 года эта жизнь внезапно закончилась, лагерь был ликвидирован, и все должны были ехать назад в Германию. Мне было тогда 8 лет.

Я хорошо помню, как немецкие мужчины и их русские жёны с детьми дети на перроне грубо разлучались солдатами. Это были душераздирающие сцены.

Наше долгое путешествие поездом мы завершили в ГДР (обещана была Западная Германия, но туда поезд так и не доехал). Как я помню, наше многодневное путешествие домой закончилось в Лейпциге. Остановку сделали мы в Москве, где в кузове грузовика проехали по Красной площади. Я помню, как проездом мы увидели Кремль и мавзолей Ленина. Моя семья потом перебежала через границу в Берлине и была американцами переправлена во Франкфурт.

В Германии мы должны были начинать с нуля, и я должен был в первый раз сознательно изучить немецкий язык. Но ребёнку это удаётся быстро. Сегодня первые восемь лет моей жизни являются лишь очень отдаленным воспоминанием, и всё же я иногда думаю, что я бы хотел ещё раз посетить Агудзеру и Сухуми. Но я знаю, что это непросто.

Я приветствую Вас из зимнего Сиднея.

Вольфганг Мюллер

… Вы спросили, за что я получил свой “Крест за заслуги перед ФРГ”: за мою добровольную работу на благо немецкой общины в Австралии, особенно благодаря многолетнему участию в разработке и расширении немецко-австралийского школьного обмена, а затем (до сих пор) в качестве вице-президента одного из приютов для престарелых, основанных немецкой евангелической церковью  в Сиднее.

С наилучшими пожеланиями,

Вольфганг Мюллер

Фото: Вольфганг Мюллер с семьёй

Материал для этой статьи переведён и подготовлен к публикации д-ром Гарри Аугстом.